Ненавижу быть Есениным-2 или неизлечимость эга. (Страница 7 из 10)

опошлит - это субъективно.

вообще, режется какой-то чисто бетанский, видимо, пафос. вот как крылья просто режется. это пиздец.

а у меня нет тяги к боли и истерике. их и без тяги, в принципе, хватает.

это в принципе неистовая тяга к разрушению, в том числе и к саморазрушению. это кракен внутри меня.

когда уносит в небо - главное, покрепче держаться. но за что?
Она пришла, осень. И так же, и иначе раскачивается фонарь за моим окном, высвечивая золотом сквозь крону дерева. Как смутно на душе, как печально и сладко.
Как хочется – в двери, и в ночь, и все улицы этого города в едином взмахе, и каждая трещина в асфальте станет бездной, в которую можно падать, и каждая скамейка, на которой сидела с сигаретой, и безумный черный глаз неба, и флейты ветра – кривое зеркало моей жизни.
И хочется сойти с ума от любви с осенним горьким привкусом, так, чтоб молнии били сквозь душу, чтоб тот колючий кубик, что застрял в горле, резал голос в лохмотья, чтоб прикасаясь рукой, осязать будущее, чтоб все реки мира текли вспять и все дожди падали в небо. Чтоб вон, вон из прокуренной квартиры, от него, с ядерным взрывом в сердце, и вырваться из рук, и коньяк из фляжки на ступенях у памятника, и обволакивающая тишина ночных улиц, и «выслушай меня», и губу закусить до крови, в соль, и ночной бар, и стеклянная стена между миром и мной, и либо погладят по плечу  «смешная девочка», либо ударят по лицу – «злобная сука», и чтобы стук каблуков по булыжникам мостовой, и где-то вдали – фальшивые стоны гитары, и чтобы догнал, и поцелуи под деревом, и «прости меня», и смотреть в глаза, запрокинув лицо, прощая все, что было и все, что еще будет, и дальше и дальше, вдоль наряженных елками яблонь, и замерзшие пальцы, и слезы на губах, и набережная, запах речной воды, и так бежать и ждать, и возвращаться, пока любовь не будет испита до дна, как коньяк из фляжки, и однажды изменить маршрут так, чтобы уже никогда не пересечься.

думаю, при некоторой стимуляции начинающегося крышесноса я их сама на свою задницу столько найду, что еще пожалею.

Витача пишет:

когда уносит в небо - главное, покрепче держаться. но за что?
Она пришла, осень. И так же, и иначе раскачивается фонарь за моим окном, высвечивая золотом сквозь крону дерева. Как смутно на душе, как печально и сладко.
Как хочется – в двери, и в ночь, и все улицы этого города в едином взмахе, и каждая трещина в асфальте станет бездной, в которую можно падать, и каждая скамейка, на которой сидела с сигаретой, и безумный черный глаз неба, и флейты ветра – кривое зеркало моей жизни.
И хочется сойти с ума от любви с осенним горьким привкусом, так, чтоб молнии били сквозь душу, чтоб тот колючий кубик, что застрял в горле, резал голос в лохмотья, чтоб прикасаясь рукой, осязать будущее, чтоб все реки мира текли вспять и все дожди падали в небо. Чтоб вон, вон из прокуренной квартиры, от него, с ядерным взрывом в сердце, и вырваться из рук, и коньяк из фляжки на ступенях у памятника, и обволакивающая тишина ночных улиц, и «выслушай меня», и губу закусить до крови, в соль, и ночной бар, и стеклянная стена между миром и мной, и либо погладят по плечу  «смешная девочка», либо ударят по лицу – «злобная сука», и чтобы стук каблуков по булыжникам мостовой, и где-то вдали – фальшивые стоны гитары, и чтобы догнал, и поцелуи под деревом, и «прости меня», и смотреть в глаза, запрокинув лицо, прощая все, что было и все, что еще будет, и дальше и дальше, вдоль наряженных елками яблонь, и замерзшие пальцы, и слезы на губах, и набережная, запах речной воды, и так бежать и ждать, и возвращаться, пока любовь не будет испита до дна, как коньяк из фляжки, и однажды изменить маршрут так, чтобы уже никогда не пересечься.

Ножом по сердцу.