-
1 15.06.2006 22:35:29 Отредактировано weiv (23.01.2007 03:43:49)
Ты спрашиваешь, как мои дела?
Да в общем, всё в моих делах нормально
Живу то засыпая, то горя
Творю, то гениально, то бездарно
Восходит солнце, начиная день
И я бегу куда-то очумело
Но, знаешь, догоняя свою тень
Уходим мы от света неумело...
А мне вчера опять приснился Фрейд
И двух зеркал безмерье коридора
А наяву опять какой-то бред
И смысл жизни в рюмочке кагора
И я стараюсь просто не сойти
С ума от всего этого безумья
Домчаться, допереться, доползти
Туда, где ждёшь меня, моя колдунья
...
Нет, мы не стали глуше или старше,
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.
И мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи.
Живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время не похожим,
опять не спим и забываем спящих,
и так же дело делаем все то же.
Храни, о юмор, юношей веселых
в сплошных круговоротах тьмы и света
великими для славы и позора
и добрыми -- для суетности века.
Ну и Высоцкий конечно же:
Сам виноват: и слёзы лью,
и охаю —
Попал в чужую колею
глубокую.
Я цели намечал свои
на выбор сам —
А вот теперь из колеи
не выбраться.
Крутые скользкие края
Имеет эта колея.
Я кляну проложивших её,
Скоро лопнет терпенье моё,
И склоняю, как школьник плохой:
Колею, в колее, с колеёй...
Но почему неймётся мне —
нахальный я, —
Условья, в общем, в колее
нормальные:
Никто не стукнет, не притрёт —
не жалуйся!
Желаешь двигаться вперёд —
пожалуйста!
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее.
И я живо себя убедил:
Не один я в неё угодил.
Так держать — колесо в колесе! —
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой:
"А ну, пусти!" —
И начал спорить с колеёй
по глупости.
Он в споре сжёг запас до дна
тепла души —
И полетели клапана
и вкладыши.
Но покорёжил он края —
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след...
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда —
стартёр заел,
Теперь уж это не езда,
а ёрзанье.
И надо б выйти, подтолкнуть,
но прыти нет,
Авось подъедет кто-нибудь
и вытянет.
Напрасно жду подмоги я —
Чужая это колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеёй этой самой — чужой!
Ведь тем, что я её сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот
до косточки,
И я прошёл чуть-чуть вперёд
по досточке.
Гляжу — размыли край ручьи
весенние,
Там выезд есть из колеи —
спасение!
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я!
Это значит — не надо за мной.
Колея эта — только моя,
Выбирайтесь своей колеёй!
В белых розах белый путь,
Белый посох не забудь,
Белым светом дышит век,
Белый день и белый снег...
Здравствуй, белая земля,
Здравствуй, милое дитя,
Здравствуй, добрый человек,
Здравствуй, ХХI век!
Где-то там в углу затих
Ненаписанный мой стих,
Отчего же он в углу, не пойму?
Засучаю рукава,
Вот бумага, вот слова,
Только тот кто там в углу-
" ни гугу".
Выйди-выйди, говорю,
Напишу и подарю я его кому- нибудь,
Будь!
У кого-нибудь в углу
Спит мелодия в углу,
Так же грустно ей и, вдруг-
Друг!
Дружба-песня, дружба-стих,
Дружба-радость на двоих,
В доме шумно и светло,но...
Сказка смотрит из угла,
Радость - тоже из угла,
Даже кошка - из угла!
Вот дела!
У княгини Мещерской была одна изысканная вещица -
Платье из бархата, черного, как испанская ночь.
Она вышла в нем к другу дома, вернувшемуся из столицы,
И тот, увидя ее, задрожал и кинулся прочь.
О, какая боль, подумала княгиня, какая истома!
Пойду сыграю что-нибудь из Брамса - почему бы и нет?
А за портьерой в это время прятался обнаженный друг дома,
И страстно ласкал бублик, выкрашенный в черный цвет.
Эта история не произведет впечатления были
На маленьких ребят, не знающих, что когда-то у нас
Кроме крестьян и рабочего класса жили
Эксплуататоры, сосавшие кровь из народных масс.
Зато теперь любой рабочий имеет право
Надевать на себя бублик, как раньше князья и графы!
Сижу задмчив и один
На потухающий камин
Без слез гляжу
С тоскою мыслю о былом
И слов в унынии моем
не нахожу
Былое-было ли когда?
Что ныне-будет ли всегда?
оно пройдет
Пройдет оно, как все прошло
И канет в темное жерло
За годом год
За годом год, за веком век
Что ж негодует человек-
сей злак земной?
Он быстро, быстро вянет-так
Но с новым летом - новый злак
И лист иной
И снова будет все, что есть
И снова розы будут цвесть
И терны тож
Но ты, мой бедный бледный цвет
Тебе уж возрожденья нет
Не расцветешь..
Ты сорван был моей рукой
С каким блаженством и тоской -
то знает Бог
Останься ж на груди моей
Пока любви не замер в ней
Последний вздох.
Заучи меня наизусть.
Тембр голоса, жесты, фразы,
Необъятную мою грусть
Или же неземную радость,
Звук шагов, хрипловатый смех,
Все мои закидоны... привычки.
Каждый мелкий и крупный грех.
Искупление... Просто личность.
Крепкий кофе в восемь утра
И стихи на исходе ночи,
Мои "книжные" вечера,
От заглавия и до точки.
И от бодрости к вялой лени
Ежедневный, чуть скучный путь,
Перекресток с тобой, волненье
Заучи... А потом забудь.
Enta пишет:
FeYka, с юбилеем!
несмотря на 6 поднятых тем за 7 минут
дык, надо ж догнать пока не ушла 
Не люблю, когда слезы из глаз,
Не люблю, когда мокрые щеки,
Когда холодность чьих-то фраз
Навсегда опускает веки.
Не люблю, когда белый снег
Постепенно становится грязью.
Когда с ним исчезают все
Ощущения глупой радости.
Не люблю, когда сердце болит
И в душе становится пусто.
Не люблю, когда тот, кто любил,
Забывает про все свои чувства.
Не люблю, когда незачем жить,
Когда в жизни теряются смыслы.
Не люблю я без повода пить,
Лишь затем, чтобы просто напиться.
Не люблю, когда злая судьба
Мне в соперники ставит друга,
Когда жизнь обманом полна,
Словно тяжким длительным недугом.
Не люблю..., но ведь надо жить,
Усмиряя тревожные мысли.
Жизнь одна, ее надо любить,
Не ища в ней особого смысла.
Темно-синее утро в заиндевевшей раме
напоминает улицу с горящими фонарями,
ледяные дорожки, перекрестки, сугробы,
толчею в раздевалке в восточном конце Европы.
Там звучит "ганнибал" из худого мешка на стуле,
сильно пахнут подмышками брусья на физкультуре,
что до черной доски, от которой мороз по коже,
так и осталась черной. И сзади тоже.
Дребезжащий звонок серебристый иней
преобразил в кристалл. Насчет параллельных линий
все оказалось правдой и в кость оделось, -
неохота вставать. Никогда не хотелось.
И. Бродский. Из сборника "Часть речи".
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето!
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких, железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров.
Нет на Москву и ночью угомону.
Когда покой летит из-под копыт.
Ты скажешь: там, на полигоне
Два клоуна засели, - Бим и Бом.
И в ход пошли гребенки, молоточки.
То слышится гармоника губная,
то детское молочное пьянино, -
до-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я как помоложе, выйду
В проклееном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном
И арестованный медведь гуляет
Самой природы вечный меньшевик
И пахло до отказу лавровишней!
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущихз часов.
Уж до чего шероховато время, -
А все-таки люблю за хвост его ловить.
Ведь в беге собственном оно не виновато.
Да кажется чуть-чуть жуликовато...
Чур! Не просить, не жаловаться, цыц!
Не хныкать! Для того ли разночинцы
рассохлые топтали сапоги
чтоб я теперь их предал?
Мы умрем, как пехотинцы,
Но не прославим,
ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у меня паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна!
Из густо отработавших кино
Убитые, как после хлороформа
Выходят толпы. До чего они венозны!
И до чего им нужен кислород!
Пора вам знать: я тоже современник -
Я человек эпохи Москвошвея,
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам, - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, - но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну, -
Изобрази еще нам, Марь Иванна!
Пусть это оскорбительно, - поймите:
Есть блуд труда, и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту вхождит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шалопуты...
17 19.07.2006 18:15:24 Отредактировано q (19.07.2006 18:16:02)
"...Счастье, - говорил он, -
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
Самое высшее в мире искусство".
"Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай".
Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, -
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
--
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен...
18 19.07.2006 18:28:56 Отредактировано Иван Кукушкин (19.07.2006 18:30:49)
Девайс стихивосприятия у меня атрофирован совершенно.
Но тем не менее (хоть и очень-очень редко), попадаются на глаза вирши которые запоминаются
На полустанке,
или в шумящем аэропорту,
или на белой пристани в тумане вечернего полумрака -
где-то там меня ждут
девушка в свитере
и большая собака.
Я знаю о них,
хотя не видел их никогда.
Их нет даже в снах моих сумбурных и торопливых.
Но я знаю -
я должен добраться туда,
где эти двое ждут меня терпеливо.
Это не просто,
ведь белый цемент снега занес
все дороги,
и все дорожные знаки.
Но девушка стряхивает снежинки с волос,
и некоторые тают на носу у собаки.
А от вселенского холода
лопаются рельсы и провода,
и нету ни карты, ни связи -
лишь то, что чутье подсказало.
И так страшно:
вдруг я доберусь туда -
а они уже ушли, не дождавшись, с вокзала...
Стирательная резинка времени
хочет оставить лишь снег.
Но я снова точу карандаш,
и опять выступают из мрака
мои далекие, соскучившиеся по мне -
девушка в свитере
и большая собака.
Возможно, изменился мир вокруг,
Возможно, я из года в год меняюсь,
Теперь я не смеюсь, не улыбаюсь.
Теперь во мне не вызовет испуг
Неосторожно брошенное слово,
Я в спор не рвусь, стараюсь промолчать,
Я не могу ни плакать, ни кричать...
Я не хочу начать чего-то снова:
Вернуть, переиграть - нет, ни к чему.
Все это было прежде. Все застыло.
Иду я ниоткуда ни к кому,
С тем, что имею, но ни с тем, что было.
Я жду себя и созерцаю мир.
Я не ищу ни правды, ни обмана,
То и другое поздно или рано
Объявится.
Когда память прощает нас,
Уходя в безмолвную бездну,
Слыша голос бессмысленных фраз,
Вижу лица туманно - бледные.
На пороге зыбких глубин,
Закрываясь панцирем грубым,
Остаюсь я один на один
Со своею душою безлюдной.
И, не слыша уже голосов,
Обрекая себя на изгнание,
Вдруг увижу в лицах Богов
То же самое непонимание!
Содрогаясь в болезненном смехе,
Растерявши остатки души,
Тихим всплеском вдруг осознаю:
Уходить от себя не спеши...
Но бессмысленным будет общенье,
Что другим возводила в пример,
Обезумев от собственных дел,
Я в беззвучном тихом смирении
Дам безумству вершить свой удел.
И в своем воспаленном сознании,
Как в Аду догорая подчас,
Душу новую в сумраках Рая
Я попробую вновь отыскать...
И, сжигая весь этот бред,
Вдруг ловлю себя
на полуслове:
Кто же пишет сейчас на листе?
Ну, давай, познакомимся, что ли...