Выпуск 3
Краткий катехизис №1
Так, погнали [s]наши городских[/s]
FeYka пишет:Дед Сабвуфер пишет:-В общении ЛСИ внимательно слушает и разражается длиннющими комментариями время от времени. Не любит, когда оппонент выдаёт на-гора информации, не относящейся к делу, или уводит ход рассуждений в иные степи. Сразу заметит и вернёт как было.
Строгой логичности не требует, но может грубовато одёрнуть, если собеседник очевидных вещей не понимает.
а если за грубость получит в ответ обидку, извиняться будет? и если реально потом извиняется - это просто слова, или реально сожалеет?
Со скрипом будет извиняться. На моей памяти, такое редко встречается. Как правило, или сделает вид, что ему по херу, либо будет тупо отмалчиваться, в любом случае - тишина до поры до времени.
Иногда бывают такие реплики:
"Ты не обижайся, %username%, но ты дурак (чмо, лох, дибил, et cetera)", где %username% - его собеседник.
Если он решил сам извиниться - то это искренне на 99%. ЛСИ не интриган, если он и правда сожалеет, то может и ласку с мягкостью проявить. Не сразу, конечно, сначала он всё переварит в своей интров'эртной душонке, но потом попросит прощения. В таких вещах он не хитрит.
ЛСИ очень чуток с дорогими ему людьми, просто ему тяжело эмоционально проявляться, ему нужна раскачка. Тут как колокол - сначала долго язык болтается, а потом он бьёт в полость - и Voila! ЛСИ преображается.
а как насчет менять собственное мнение? то есть, честно выдать, что думает, а потом так же честно "подумать" прямо обратное?
Собственное мнение ему трудно менять. Если мы имеем спор - то зачастую может до полного идиотизма идти на принцип, замечал такое за кое-кем. ,-)
Как правило - да, тупо рубит всё как есть, иногда не стесняясь в определениях. Я почти не встречал в клинической практике ЛСИ, которые могли бы думать одно, а говорить другое. Они прямые, как погонный метр.
Фразеоглоссарий в тему:
-Не ври мне, пожалуйста;
-Что ты в уши мне ссышь? Я тебя как облупленного(-ную) знаю!;
-Я не кидаю слов на ветер;
-Я мягко стелю, зато жестко ебу, запомни;
-Я не намерен врать, даже если ты попросишь;
а как понять, когда ситуация становится критической? по гненвому молчанию или уже по крику?
Если ЛСИ подозрительно молчит и насупился, особенно после того, как по нему морально прошлись, то буря не за горами. Он просто переваривает информацию в своём Б'Л'-концентраторе мозга. Если продолжать эскалировать пилораму - то взорвётся и будет орать, замахиваться и т.д. Ломать вещи в припадках не склонен, но это не значит, что он не может. ,-)
Критической может стать и такая ситуация, которая падает на 4ЧИ-. Например, неожиданная поломка машины в безлюдном и глухом месте. Или уведомление ЛСИ о том, что он вынужден заплатить крупную сумму денег, которых нет, в кратчайшие сроки. Мгновенно паникует, кричит, матюкается и злиться.
ибо сам постоянно говорит, что терпелив аки Бог, но у меня получается его выводить из себя на раз-два.
Он довольно терпелив. Но не всегда сдержан. Вообще, если ЛСИ постоянно пилить, то он легко будет переходить из режима "stand by" в режим "grindcore". Тут расчёт на дуала-ЭИЭ - тот постоянно пилит и задирает ЛСИ, но быстро переводит его агрессию в конструктив.
ЛСИ как котёл - если кидаешь дрова, то следи и успевай согреться, иначе обгоришь. ,-)
Может даже замахнуться, типа в шутку, но я вижу что вовсе и нет. Как там с рукоприкладством?
Сложно сказать. У ЛСИ - 2ЧС-. Он производит впечатление очень самодостаточного и уверенного человека, часто - грубого. Но вторая функция как свитчер - "on/off". Иными словами, может включить, а может и не включать. Как правило, он просто спокоен, но несколько нервный в общении.
Ни разу не сталкивался, чтобы ЛСИ в нормальном состоянии сознания кого-то бил из своих. Он вряд ли пойдёт на такое. Вот вмазать чужому - да хоть сейчас. Но на своих - замахнётся, повысит голос, по столу пизданёт с размаху - и всё. Если наблюдаем откровенное битие - то это дефект личности уже. Нормальный ЛСИ просто так никого не ударит. Они и сами так говорят - что просто так бить не будут и что не агрессивны в принципе.
А ещё он может обидеться! Как ребёнок. Тупо развернуться и не разговаривать. Такое он может выдерживать долго на чистом принципе.
_***_
Вот пример воспоминаний Корнея Чуковского о характере одного ЛСИ - Бориса Степановича Житкова:
ACHTUNG! МНОГАБУКАВ!
Мы прошли уже верст тридцать или больше. Последний привал был у нас очень недавно - около часу назад. Но жарища стояла страшная, и мне смертельно захотелось присесть отдохнуть. Зной был такой, что перед нами то и дело возникали миражи
...
По расписанию Житкова следующий отдых предстоял нам еще очень не скоро. Увидя, что я вопреки расписанию улегся в придорожной канаве, Житков убийственно спокойным и вежливым голосом предложил мне продолжать путешествие. В противном случае, говорил он, ему придется применить ко мне тот параграф подписанного мною договора, согласно которому наша дружба должна прекратиться
...
Но на меня нашло нелепое упрямство, и я с преувеличенным выражением усталости продолжал лежать в той же позе и, словно для того, чтобы окончательно оттолкнуть от себя моего строгого друга, неторопливо развязал свой мешок и стал с демонстративным аппетитом жевать сухари, запивая их мутной водой из бутылки. Это было вторым нарушением нашего договора с Житковым, так как для еды и питья тоже было - по расписанию - назначено более позднее время
...
Житков постоял надо мною, потом повернулся на каблуках по-военному и, не сказав ни слова, зашагал по дороге. Я с тоскою смотрел ему вслед. Я сознавал, что глубоко виноват перед ним, что мне нужно вскочить и догнать его и покаяться в своем диком поступке. Для этого у меня хватило бы физических сил, так как, хотя меня и разморило от зноя, я, повторяю, не испытывал чрезмерной усталости. Но минуты проходили за минутами, а я продолжал, словно оцепенелый, лежать у столба и с отвращением пить теплую, не утоляющую жажды, грязноватую воду. Пролежав таким образом около часа, я вдруг сорвался и, чуть не плача от непоправимого горя, ринулся вдогонку за Борисом. Но он ушел далеко, и его не было видно, так как дорога сделала крутой поворот. Вдруг я заметил бумажку, белевшую на телеграфном столбе; я бросился к ней и увидел, что она приклеена свечкой, одной из тех, которые он достал в Николаеве. На бумажке было написано крупными четкими печатными буквами: БОЛЬШЕ МЫ С ВАМИ НЕ ЗНАКОМЫ. Ниже обычною скорописью Житков сообщал мне адрес своей сестры, проживавшей в Херсоне, Веры Степановны Арнольд.
...
Чувствуя себя глубоко несчастным, я пошел по опостылевшей дороге. Смутно, как во сне, вспоминаю, что верст через десять у меня оказались попутчицы - целая стайка босоногих деревенских девчат, которые тоже "мандрували" в Херсон. Я пробовал было заговаривать с ними, но ни одна не захотела откликнуться. Таков был тогда хуторской этикет. У какой-то балки они свернули с проезжего шляха и пошли напрямки через степь сокращенной дорогой. Я пошел за ними и потому очутился в Херсоне значительно раньше Житкова, разыскал Веру Степановну где-то неподалеку от Потемкинского бульвара, обрадовал ее сообщением, что вскоре придет ее брат, и тотчас же, после краткого умывания, был посажен за стол, к самовару.
...
Когда я рассказывал ей и ее юному мужу наши путевые приключения, в дверях появился усталый, весь запыленный Борис.
Он заговорил со мной как ни в чем не бывало, очень дружелюбно, без тени обиды, и вскоре мы оба были отправлены на чердак - спать.
Но едва мы очутились наедине и я вздумал продолжать разговор, как вдруг, к моему ужасу, услыхал от Бориса:
- Я разговариваю с вами только там, за столом, так как не хочу унижать вас перед Верой Степановной, но вообще - я уже заявил вам об этом - мы больше не знакомы.
...
Через день или два на каком-то дрянном пароходишке я, исхудалый и грустный, воротился в родительский дом.
